Что делать? - Страница 5

Необычаен их нравственный облик: они совершают благородные и самоотверженные поступки, нисколько не думая при этом о благородстве и самоотверженности; они утверждают, что поступают так для своей же пользы, из «разумного эгоизма». Можно говорить об ограниченности этой нравственной теории, но нельзя не видеть, что в ней есть свой особый и высокий смысл: нет для человека большего счастья, большей нравственной «пользы» — пусть это даже сопровождается болью и страданием, — чем сознание того, что поступил справедливо, разумно, нравственно.

И, наконец, еще одна, едва ли не главная из непривычных черт этих людей. Чернышевский не раз сам рассуждает о ней с полным сознанием того, что это принципиально новая черта, что возник — и в жизни, и под его собственным пером — тип нового человека. «Недавно зародился у нас этот тип. Прежде были только отдельные личности, предвещавшие его; они были исключениями и, как исключения, чувствовали себя одинокими, бессильными и от этого бездействовали, или унывали, или экзальтировались, романтизировали, фантазировали, то есть не могли иметь главной черты этого типа, не могли иметь хладнокровной практичности, ровной и расчетливой деятельности, деятельной рассудительности. То были люди, хоть и той же натуры, но еще не развившейся до этого типа…» Чернышевский сам указывает «нарушенную» им традицию положительного, но одинокого героя, человека, исполненного высоких чувств и помыслов, но лишенного возможности осуществить эти помыслы на деле, человека хорошего, но слабого либо не могущего реализовать свои силы. Таковы герои писателей, о которых в начале романа думает Верочка: «Ведь вот Жорж Занд — такая добрая, благонравная, — а у ней все это только мечты! Или наши — нет, у наших уж вовсе ничего этого нет. Или у Диккенса — у него это есть, только он как будто этого не надеется; только желает, потому что добрый, а сам знает, что этому нельзя быть. Как же они не знают, что без этого нельзя, что это в самом деле надобно так сделать и что это непременно сделается, чтобы вовсе никто не был ни беден, ни несчастен».

У Чернышевского героев Жорж Занд и Диккенса, русского «лишнего человека» сменил новый человек. И если раньше в литературе спутниками добра и благородства оказывалась, как правило, слабость, а сила была привилегией зла, то этот новый человек — силен. И его сила не в одних только помыслах, а в трезвом разуме, в «хладнокровной практичности», в реализме, в стремлении понять законы жизни и общества. Сила этих людей в том, что они не «исключения», что они не одиноки: «Недавно родился этот тип и быстро распложается». Мысль эта подтверждается всем романом — и дело не только в том, что основную массу в нем составляют именно положительные герои, не только в том, что автор, где только можно, то отдельными штрихами, то целыми картинами рисует довольно многочисленное окружение главных героев, но и в самом построении сюжета и взаимоотношений персонажей. Кирсанов извлекает со «дна» общества Настю Крюкову, излечивает Катерину Полозову, готовя ее тем самым к новой, осмысленной жизни; Лопухов вызволяет из «подвала» Веру Павловну и помогает ей стать «новым человеком»; в свою очередь, Вера Павловна ведет по тому же пути Настю и вовлекает в общественную деятельность Полозову, которая становится женой Бьюмонта-Лопухова; Рахметов, в котором «особенного человека» пробудил в свое время Кирсанов, помогает в трудную минуту Вере Павловне и не дает ей поддаться слабости, бросить начатое дело… Так возникает непрерывная цепь добра и взаимопомощи, герои все время как бы воспроизводят сделанное им добро, отчего семья «новых людей» растет и ширится, «распложается».

Создание активного и сильного положительного героя — великая заслуга Чернышевского. Новые люди — прямая антитеза миру Марьи Алексевны, где «порядок тот, чтобы обирать да обманывать»; они не прекраснодушные добродеи, они способны вести суровую борьбу, они не только отвечают ударом на удар, но и ведут наступление на старые порядки, старые нормы жизни, они учатся хладнокровно взвешивать обстоятельства, чтобы дело не понесло ущерба.

В этой среде и возникает могучая фигура Рахметова — «особенного человека», «необыкновенного человека», «экземпляра… редкой породы», «высшей натуры». О нем много сказано в литературе о романе Чернышевского, в частности, справедливо отмечено, что сама атмосфера таинственности, недосказанности, окружающая Рахметова, обусловленная причинами и внешними (цензура), и внутренними (Рахметов — конспиратор), сообщает особое поэтическое обаяние этому герою. Рахметов, действительно, почти не участвует в действии романа — и тем значительнее само его присутствие в романе. Не случайно автор так долго «ходит» вокруг своего героя, так насмешливо и дерзко предлагает «проницательному читателю» разгадать «загадку» появления этого образа, не случайно заявляет, что этот герой «выведен для исполнения главнейшего, самого коренного требования художественности», состоящего в том, чтобы читатель представлял предметы в «истинном их виде». Истина же заключается в том, что не Лопухов, Кирсанов или Вера Павловна, при всех их замечательных качествах, а именно такие люди, как Рахметов, — суть настоящие герои времени, «двигатели двигателей», «соль соли земли», что именно им суждено сдвинуть Россию с места, что именно на них устремлены полные надежды глаза автора. Иными словами, образ Рахметова является в романе неким эквивалентом революции, а пример его личности, его жизни, так заражающе подействовавший на поколения революционеров, есть, по существу, призыв к революционной борьбе.